|
Не осталось ничего: ни ориентиров (да и откуда им взяться, в этой
взвинченной, буффонадной, с постоянным привкусом смерти и житейской истерики
галлюциногенной атмосфере?), ни представлений, только всеобщая растерянность.
В траве и в человеке безумие стелется; но от муки чище и прекрасней лицо
Вселенной.
Мы живем и радуемся, и это - самое большое чудо, то, что мы ещё живы; живы в
холодной бездне, в черной пустынной яме, полной звезд и костров, в хаос, где
бьются друг о друга планеты как барабаны, где взрываются солнца, крутится
вихрь. Выходит, весь путь проделан напрасно, но вдруг, совсем неожиданно,
насквозь, тебя пронзает ощущение, что кто-то дорог или что-то хорошее
произошло в душе. Счастье - такое пронзительное мгновение, несчастье же -
тупое, длительное, сродни разочарованию. Мокрая черная земля блестела
неверными огнями, с неба её заливало кривым озлобленным дождем. Раньше все это
казалось другим. Что это значит? Или жизнь выглядит так уродливо, когда
кончается, иссякает? Тут берега сходятся, все противоречия рядом живут.
Люди жмутся друг к другу, и каждый шепчет другому про отчаяние свое, и другой
слушает его как мертвец, и каждый узнает в другом свое сердце. И каждому
хочется быть сильней, разливать свою кровь по сосудам судьбы. Есть
бесконечность путей, а мы идем только по одному. Другие дороги лежат
пустынными и просторными, на них нет никого. И мы там видим, что эта жизнь,
мир мог бы иным быть, чудесным. Мы же вышагиваем смеющейся толпой по первой
случайной дороге; другие, прямые и дальние, лежат в ожидании. Дорогу осилит
идущий. И люди идут, не разбирая дороги, идут и несут свои лица, в небо
направив слепые глаза; бредут из низин, из болот, и из тени дерева познания
относительности добра и зла, из глубин и пустот, наконец, из тени веков сквозь
вросшие в землю камни.
Вечером тишина смертельна, песня странника невыразима, душа человека не терпит
себя. Готовая умереть, она чудесно возрождается; готовая к полету, срывается в
пропасть и плачет, плачет на дне. Израненная - поет, избитая - кричит,
истоптанная - возносится к прозрачной синеве. Душа - трепещущий маленький
механизм плоти среди обволакивающей тишины тленности, история - бессмысленный
хаос случайно нагроможденных фактов, живой человек - бродячий скелет, на
краткий миг закутанный в теплый покров жизни. А ведь достаточно всего лишь
ступить на другую дорогу - пойти путем идти высших духовных созерцаний,
духовной собранности и сосредоточенности; путем добровольного изгоя, чья
отрешенность - как избранность чтобы перестать быть найденышами
человечества, сиротами бога в царстве жажды и бесприютности, изгоями в
собственной своей стране. Небо днем серое, ночью светится как дно колодца и
нельзя на него смотреть. Ранняя утренняя заря - те сны и туманы, с которыми
борется душа, чтобы получить право на жизнь. И беглое упоминание о мельчайшей
детали значит больше самой значительной мысли, повторялись самые обыкновенные
и безличные поступки, чувства и ощущения, так что казалось, что присутствуешь
при каком то несравненно более важном событии!
В утренней мгле сквозит лик, посещавший в своих видениях, - словно нависла
свинцовая тень, словно серый ветер пронесся, срывая все, что хотелось
удержать. Ничего нельзя как будто предпринять, словно не осталось самого
жалкого обрывка обманчивой надежды. Миг восхитительной тишины. А когда
благолепие рухнет, но ветер погасит маленькую свечку, которой осветить
старался мировую ночь, тут же наступит эта самая ночь; люди молчат, но
раздается песнь мира. Ночь светла, как и день - просто ночью иной свет, а
надежда, цветущая на дорогах жизни, не противоречит больше покою могил. В
буйном восторге душа поет славу новым чарам и новым разуверениям; ей ведомы
новые отравы, новый хмель. Вот она, вечность...
...
|
