Насилие на телевидении

Не прекращающийся поток кинопродукции, построенный на насилии, будучи не способен покрыть постоянно растущей абстиненции, постоянно расширяется, изыскивая все новые выразительные средства для художественной имитации насилия. Жесткий рынок кинобизнеса диктует условия, при которых качество демонстрации агрессии и крови с одной стороны достигает степени художественного шедевра, а с другой вырабатывает стереотипы, т.е. вполне узнаваемые знаковые ситуации, включающие в себя всю полноту семиозиса насилия.
Достаточно беглого взгляда, чтобы сразу же оценить, что представляет собой картинка на экране. Правило изображения агрессии диктует дробный, мозаичный монтаж, клиповую нарезку крупных планов(лица, руки, ноги, оружие – все по диагонали кадра), данные в движении фрагменты разрушаемой среды(обломки, осколки, брызги…),контрастный свет, максимальный уровень фонограммы (крики, рев, гул, ударные – одновременно) – привычный набор приемов, входящий в блок (знак),отданный изображению агрессии.
Иначе строится знак крови. Темпы замедлены, монтаж длинными кусками.
Кровь проступает, натекает, заливает экран, капает… Камера переходит в субъективный план, всматривается, цепенеет, камера созерцает.., почти всегда используется трансфокатор. Священнодействие. Истечение крови возвращает память к подспудной сакральности.

Семиотическая природа насилия сегодня доступна к постижению далекому от знания психологии и теории монтажа самому непросвещенному зрителю, которого язык не поворачивается назвать непросвещенным, настолько он отчетливо и полно считывает адаптированную к его восприятию семиотику агрессии и крови.
В этом смысле современный зритель так же приобщен к мистерии крови, как и его далекий предок.
В результате возникает парадоксальная ситуация, чем успешнее очередной фильм, тем достовернее художественный образ агрессии и крови, им представленный, а, значит, прочнее зависимость и, чем она прочнее, тем выше должна быть следующая доза. Зрителя водят по кругу от постановочных крупных планов крови, до репортажных кадров той же крупности.

Пульт в руках зрителя гарантирует ему свободный выбор телевизионной картинки. Мгновенно принимая решение, зритель оказывается и судьей телепродукции и, в силу привитой ему зависимости, ее заложником. При возможности выбора между передачей-беседой, где требуется настроится, вникнуть и только потом обнаружить личный интерес к обсуждаемой на экране проблеме, т. е. затратить время и нервную энергию; и – кадрами насилия, где переживание захватывает зрителя с первой же секунды экспозиции, то спрашивается, чем же средний статистический зритель должен обладать, чтобы остановить свой выбор на передаче- беседе?

Телевизионное пространство в высшей степени наркотизировано демонстрации насилия. Какое бы количество насилия не предоставляло ТВ, телеаудитория требует его все больше и больше. Возникает замкнутый круг спроса и предложения, где изощренность первых потакает пресыщенности вторых.

Складывается ситуация, где телемир уже с нескрываемой жадностью и нетерпением ожидает новых терактов. Show must go. Без всякого преувеличения можно сказать, что террористическая организация «Аль Каеда» может смело претендовать на все номинации Оскара, а исламский фундаментализм отныне поставщик идеальной телепродукции. И опять напоминание о том, что телевидение является основополагающей составляющей нашей жизни. Коль скоро, именно, телевидению мы обязаны представлением о мире, то естественным следствием этого положения в условиях наращивания, демонстрации агрессии и крови, явится ситуация, где в качестве самого роскошного и последнего шоу, всемирная телеаудитория с остановившимся сердцем будет наблюдать последний шедевр телевидения, репортаж третьей мировой войны. Как полный апофеоз архетипа агрессии и крови.

В задачу данного исследования не входит установление причинно следственной связи СМИ и третьей мировой войны. Это дело специалистов - политологов, хотя надо признаться связь ТВ и террора прослеживается невооруженным глазом, и уже неспециалисты дают довольно точные прогнозы в отношение этой связи.

Позволим себе напомнить, что Герострат добился своего, а имя строителя храма Артемиды в Эфесе кануло в небытие.

Резюмируя все выше сказанное, хочется заметить, что эскалация насилия на ТВ, как процесс на сегодняшний день полностью ускользающий из под чьего-бы то ни было контроля, привел еще к одному сложному цивилизационному парадоксу.
Быстрая конвейерная смена сенсаций, девальвируя масштаб и трагизм, прошедших еще в недавнем времени террористических акций, их виртуальность порождают не просто анестезию к жертвам насилия, утративших вкус сенсационности, но, что еще страшнее, вынуждают забывать и забывать, и, нивелируя все события минувшего, наконец, стирают историческую память, а значит разрушают основу национального самосознания, что, в свою очередь, является разрушением культурной основы как в рамках целого этноса, так и всякого человека в частности.
Историческая память есть фундамент этноса. До недавнего времени казавшаяся нерушимой, на сегодняшний день историческая память оказалась под угрозой стирания и исчезновения. В ряду обычных вещей, что историческое прошлое всегда является мишенью торжествующего строя, ведь всякий правящий режим старается вписать в историю прежде всего себя. В этом палимсесте дано разбираться единицам, но сегодняшний день страшнее тем, что история, написанная предыдущим веком, какая бы она не была, может превратиться в пустой пергамент. Историческая память оказалась не защищенной перед массированным потоком сенсаций.

В этой связи представляются, не более, чем утопией, попытки в нынешней России выстроить национальную идею в рамках гуманистической концепции с одной стороны, и удержать общество в рамках гуманистических ценностей с другой. Ближайшая серия терактов, ожидающих Европу, нашу страну и весь цивилизованный мир, может неожиданно повернуть историю цивилизации в противоположную сторону, восстановив в правах символы агрессии и крови, и возвратив цивилизации ее догуманистические ценности.

Ежи Пасек и Ста-Ста