Вячеслав Убогий:

«Мне нечего Вам сказать…»

- Мы хотели, по-моему, говорить не о литературе сегодня. Получается, что с этой темы не можем съехать. Хотя ваше утопическое желание использовать власть как влияние на массы при помощи тоталитарной литературы — оно вполне фашистское. Это литературный фашизм.
- Я считаю, что русский фашизм — это вообще апофеоз постмодерна, потому что это набор такой дикой эклектики. Но в принципе это люди, мало на что способные. Мне кажется, что это как раз люди, которые вовремя разочаровались в литературе, почувствовали, что надо бежать в какую-то другую область, побежали в наиболее эстетизированную, стильную и опять-таки попали. Что касается писателей, то человек, который прекратил писать, у меня вызывает гораздо больше уважения, чем человек, который начал писать.
- Я думаю, что сегодняшние немецкие фашисты еще декоративнее. В Германии (может быть, это будет неполиткорректно) все люди максимально соответствуют своей социальной роли и больше ничего из себя не представляют. И это не иллюзия, а реальность. Вплоть до того, что наркоманы изображают из себя наркоманов из фильма Transpotting.
- Да. Ну там каждый человек жестко знает свою нишу, и он никогда не будет претендовать на другие ниши. Фашист тоже знает, как ему одеваться, куда ходить. Он никогда не свернет с этого маршрута. Писатель, кстати, тоже.
- С другой стороны, может быть, это хорошо, когда человек знает свою нишу. Такая бесконечная расплывчатость русской жизни порождает, по-моему, шизофрению, какую-то внутреннюю невнятность, бесконечные сомнения.
- Да. Но это та шизофрения, без которой я, например, не могу. Если я живу на Западе несколько месяцев, то я уже начинаю задыхаться. Мне не хватает как раз этой размытости. Мне тесно в жестко структурированном западном обществе. И это уже фатум, то есть я бы не мог, например, эмигрировать.
- Когда меня первый раз выпустили из тюрьмы под подписку о невыезде, то в принципе мне было совершенно ясно, что меня арестуют опять, когда закончится доследование. Мне предлагали политическое убежище в Швеции, и я поняла, что нет, лучше я буду героем, потому что быть героем легче всего. Это самое элементарное, что можно сделать. Не надо вообще напрягаться, не надо погружаться в чужеродные условия. Я тоже никогда бы не смогла уехать. Вот как раз за границей я поняла, что я дико патриотична, я стала общаться с русскими патриотами. Это тоже меня разочаровало, поскольку оказалось, что в основе патриотизма в 90 процентов случаев лежит какая-то внутренняя ущербность.
- Если бы я жил только в России, я бы, наверное, тоже сошел с ума, безусловно. Потому что, как сказал кто-то из философов, что две опасности угрожают миру: порядок и беспорядок. Россия — это антипод Запада, это совершенно непредсказуемая зона, где законы невозможно просчитать.
- А как Вы относитесь к таким распопсовым вещам, как «Код да Винчи», всевозможные «Гарри Поттеры» и проч.?
- Понятие попсовости включает самые разные вещи. Я уже неоднократно говорил на эту тему. Я считаю, что всё, что демонстрируется кому-либо, выставляется напоказ — то уже попс. По сей причине попс — это всё, что нас окружает и внутри нас живёт и побуждает действовать. Просто попс есть талантливый, а есть бездарный. Прекрасный и безобразный. То есть, как правило, востребованный — и никому не нужный. Хотя бывают и великие исключения, чаще всего связанные с несвоевременным признанием. «Код да Винчи» я прочитал, книжка дрянь во всех отношениях. Даже как просто детектив это говно. Если бы я в детстве читал «Гарри Поттера», наверное, очень бы радовался и вдохновлялся.
- Совсем недавно по телевидению показывали такие экранизации, как «Идиот» Достоевского, «В круге первом» Солженицына и «Мастер и Маргарита» Булгакова. Как вы оцениваете данные картины, режиссеров, и как вообще вы относитесь к творчеству этих писателей?
- Бортко — это очень, очень хороший режиссёр для сериалов. «Идиот» вообще получился на редкость удачным, по актёрскому составу и по духу. «В круге первом» не смотрел. Солженицына вообще не уважаю. Солженицын — это такой антипод Шаламова. «Мастер и Маргарита» — странное кино. С одной стороны, очень жестоко обошлись с текстом плюс крайне однобокое прочтение романа... При этом смотреть всё равно занятно и здорово. Тут много объяснений – может быть, книжка настолько хороша, что ее невозможно изгадить. Про творчество говорить не буду, потому что опять же это чересчур обширная тема. Могу лишь сказать, что Достоевский — мой любимый писатель, а «Мастер и Маргарита» — одна из моих любимых книжек.
- Как вы относитесь к "Мастеру и Маргарите" Булгакова? Кажется, читатели делятся на тех, кто считает книгу шедевром, и тех, кто называет бульварным романом.
- Я считаю "Мастера и Маргариту" одной из величайших книг двадцатого века. Для меня это самый важный текст из всего написанного в советское время. Я никогда не видел людей, которые называют эту книгу бульварным романом, таких титанов духа мне даже трудно себе представить. Иногда говорят, что "Мастер и Маргарита" - это квинтэссенция советского опыта и поэтому она не очень понятна тем, у кого его нет. Но эту книгу неплохо воспринимают на современном Западе - вот Бьорк ее хвалила, например. А у нее советский опыт отсутствует.
- Все-то у Вас в разговоре возвышенно. Но я уверена, что многие из тех, кому Ваши произведения попадаются на глаза, считают их просто рассказами о грязном сексе и копрофагии. Как быть с этим?
- Пусть. Грязный секс – это самое чистое, что у нас осталось. И потом, можно писать о религии так, что у читателя руки потянутся к своему органу, для мастурбации. А можно писать о сексе так, что после прочтения человек решит молиться Богу или медитировать.
- И последний вопрос – когда Вы вернетесь на сайт?
- Я не считаю себя возможным свой ренессанс по одной простой причине – мне нечего сказать для нынешней аудитории Моего андеграунда. Почему так получилось – другой вопрос…

Tanik